Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]
А в общем-то, может быть, и стоило поглядеть на то, как совсем ничтожные помехи здесь и там могли бы, пожалуй, заблокировать вашу деятельность, герр полицайфюрер. Гадить потихоньку, но так, чтобы потом никак нельзя было к этому придраться. Например, когда прибегут сюда японцы жаловаться, намекнуть каким-нибудь образом на тот рейс «Люфтганзы», на котором будут волочь этого малого отсюда… Или, все огульно отрицая, привести их в еще большую ярость едва заметными презрительными или самодовольными ухмылками в ответ на их жалобы, как бы давая им понять, что Рейх смеется над ними, не признает всерьез этих маленьких желтых людишек… Их самолюбие так легко уязвить. И если они сильно рассердятся, то со своими протестами могут обратиться непосредственно к самому Геббельсу.
Существует множество самых различных таких возможностей. Службе СД в самом деле никак не забрать этого малого из ТША без моего активного содействия. Если б только мне удалось угодить в самую точку…
Ненавижу людей, который прут через мою голову, продолжал думать фрейгерр Рейсс. Из-за этого мне становится просто нехорошо. Я начинаю так сильно нервничать, что теряю сон, а когда я не высыпаюсь, то не в состоянии исполнять свои служебные обязанности. Поэтому долг Германии состоит в том, чтобы исправить это положение. Мне было бы куда спокойнее по ночам, да и днем тоже, если б за свое нахальство этот плебей-баварец, бандит да и только, оказался бы где-то в пределах отечества и подписывал бы доносы в каком-то захолустье, в деревенском полицейском участке.
Вся трудность только в том, как бы не упустить время, пока я буду пытаться решить, каким образом…
Зазвонил телефон.
На этот раз, когда Краус фон Меер протянул руку, чтобы поднять трубку, Рейсс не стал ему препятствовать.
— Алло, — произнес в микрофон Краус фон Меер. Какое-то время, пока он слушал, в кабинете было совсем тихо.
Уже? — удивился Рейсс.
Но шеф СД передал ему трубку.
Вздохнув в душе с облегчением, Рейсс взял ее.
— Какой-то школьный учитель, — сказал Краус фон Меер, — интересуется, нет ли у вас для него плакатов с видами Австрии для его класса.
* * *К одиннадцати часам утра Роберт Чилдэн закрыл свой магазин и отправился пешком в контору, где работал мистер Пол Казоура.
К счастью, Пол оказался свободен. Он вежливо поздоровался с Чилдэном и предложил ему чай.
— Я не стану отнимать у вас много времени, — произнес Чилдэн после того, как он пригубил чай. Кабинет Пола, хоть и невелик, был по-современному просто обставлен. На стене единственный превосходный эстамп — Моккайский тигр, шедевр конца тринадцатого столетия.
— Я всегда рад вас видеть, Роберт, — произнес Пол тоном, в котором, как подумал Чилдэн, звучала некоторая отчужденность. Или, возможно, ему это просто почудилось. Чилдэн осторожно выглянул из-за чашки. Вид у собеседника определенно был дружелюбный. И все же, Чилдэн уловил некоторую перемену в нем.
— Ваша жена, — сказал Чилдэн, — разочарована моим неуклюжим подарком. Возможно, я обидел ее. И в самом деле, когда имеешь дело с чем-то новым, еще не апробированным, как я уже объяснял вам, когда передавал это изделие, нельзя еще вынести надлежащую или окончательную оценку — по крайней мере тому, для кого это еще и бизнес. Безусловно, вы и Бетти находитесь в лучшем положении, чтобы судить, чем я.
— Она не была разочарована, Роберт, — возразил Пол. — Я не передавал ей это украшение. — Запустив руку в один из ящиков стола, он извлек небольшую белую коробочку. — Она не покидала стен этого кабинета.
Он все понял, подумал Чилдэн. Ну и пройдоха! Даже не сказал ей. Вот так-то. Теперь, сообразил Чилдэн, будем надеяться, что он не станет бушевать и обвинять меня в попытке соблазнить его супругу.
Он мог бы запросто затоптать меня, отметил про себя Чилдэн, аккуратно продолжая потягивать чай с невозмутимым лицом.
— Да, — кротко произнес он. — Интересно.
Пол открыл коробочку, вынул оттуда булавку и начал внимательно ее осматривать, поворачивая во все стороны.
— Я позволил себе показать ее некоторым своим знакомым бизнесменам, — произнес Пол, — людям, которые разделяют мой вкус в отношении художественных и эстетических качеств — в широком понимании — американских исторических предметов или изделий прикладного искусства. — Он пристально посмотрел на Роберта Чилдэна. — Никому из них, разумеется, не приходилось ни с чем подобным сталкиваться. Как вы и объяснили, до настоящего времени неизвестны подобные современные произведения искусства. Я полагаю, вам также известно, что вы являетесь единственным представителем данного направления.
— Да, это так, — сказал Чилдэн.
— Вы хотите узнать их реакцию?
Чилдэн склонил голову.
— Эти люди рассмеялись, — сказал Пол. — Рассмеялись.
Чилдэн молчал.
— Даже я, тоже, смеялся в душе так, чтобы вы не видели, — продолжал Пол, — в тот самый день, когда вы появились и показали мне эту штуковину. Естественно, дабы пощадить ваше самолюбие, я замаскировал свое отношение и оставался более или менее сдержанным в своих внешних проявлениях.
Чилдэн кивнул.
Рассматривая булавку, Пол продолжал:
— Нетрудно понять такую реакцию. Это просто кусочек металла, который, будучи расплавлен, потерял всякую форму. Он ничего из себя не представляет. В нем отсутствуют какого-либо рода глубинный смысл, какой-либо преднамеренный замысел. Это просто аморфное вещество. Можно было бы сказать, что это одно лишь содержание, лишенное формы.
Чилдэн кивнул.
— И тем не менее, — сказал Пол, — я уже в течение нескольких дней продолжаю его рассматривать и без всяких на то логических причин стал постепенно испытывать определенное эмоциональное влечение к нему. Почему это так? — мог бы я спросить. Я даже не проецирую на эту каплю металла, как это делается в германских психологических тестах, свой собственный духовный мир. Я все еще не усматриваю в нем следов какой-либо формы. Но эта вещица уже каким-то образом отражает Дао. Понимаете? — Он показал жестом Чилдэну, что от того не требуется ответа. — Она уравновешена. Силы внутри этой частицы стабилизировались. Наступил покой. Так сказать, этот предмет находится в мире со всей остальной вселенной. Он отделился от нее, зажил самостоятельной жизнью и после этого ему удалось прийти в согласие с оставшейся частью окружающего нас мира.
Чилдэн кивнул и тоже стал внимательно глядеть на булавку. Но тут Пол совсем сбил его с толку.
— У этой вещицы совсем нет «ваби», — сказал Пол, — и не могло быть никогда. Но… — Он прикоснулся ногтем к головке. — Роберт, этот предмет обладает «ву».
— Я не сомневаюсь в вашей правоте, — произнес Чилдэн, лихорадочно соображая, что же означает это слово «ву». Оно не японское — китайское. Мудрость, решил он. Или постижение. В любом случае, нечто высокое, очень значительное.
— Руки ремесленника, — произнес Пол, — обладают «ву» и позволяют этому «ву» перетекать в обрабатываемый им предмет. Возможно, только он один и знает, когда этот предмет удовлетворит его. Тогда он завершен, Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем больше «ву». Мы познаем умиротворенность, связанную не с искусством, а святыми вещами. Я вспоминаю часовню, в которой можно было любоваться берцовой костью одного средневекового святого. А здесь это творение рук человеческих, то же было реликвией. Эта вещица жива сейчас, в то время, как та просто оставалась, не подвергаясь каким-либо изменениям. Посредством подобного рассуждения, проделанного мною в течение весьма длительного времени, поскольку это касалось вас, я установил ценность, которой этот предмет обладает в противоположность историчности. И я глубоко тронут, как вы в этом можете убедиться воочию.
— Да, — произнес Чилдэн.
— Не иметь историчности, а также никакой художественной или эстетической ценности, но тем не менее, приобщиться к чему-то эфемерному, неземному, но очень высокому — это чудо. Подлинное чудо для такой маленькой, жалкой, совершенно никчемной на вид капли металла. Этим, Роберт, она обязана тому, что обладает «ву». Потому что издавна установлено как факт, что «ву» обычно находят в самых невзрачных, ничем внешне не примечательных предметах, таких, которые в известном христианском афоризме названы «камнями, отвергнутыми строителем». Они испытывают присутствие «ву» в таком хламе, как старая палка или ржавая жестянка из-под пива в придорожном кювете. Однако, в этих случаях «ву» в том, кто этим любуется. Это сродни мистическим переживаниям. Здесь ремесленник скорее заложил «ву» в этот предмет, чем просто содержал внутренне присущее это капле «ву». — Он поднял глаза. — Я выражаюсь достаточно ясно?
— Да, — ответил Чилдэн.
— Другими словами, эта вещица открывает нам двери в совершенно новый мир. Имя ему не искусство, поскольку она не обладает формой, ни религия. Что же это тогда? Я бесконечно долго размышлял, глядя на эту булавку, но так и не пришел к какому-либо определенному выводу. Очевидно, нам недостает слова для обозначения класса предметов, подобных этому. Так что вы оказались правы, Роберт. Это доподлинно новое образование в пределах нашего мира.
![Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]](/uploads/posts/books/118181/118181.jpg)
